Безумная жизнь Сальвадора Дали

Добавьте в закладки эту страницу, если она вам понравилась. Спасибо.

Кастор и Полидевк

"Сегодня, 1 февраля 1927 года, в шесть утра, мальчик отправился вверх по склону холма в крепость Фигераса, чтобы приступить к воинской службе" — такая запись присутствует в альбоме Сальвадора Дали Куси. Сложно подобрать менее подходящее к воинской службе слово, чем "мальчик", так отец все еще называл его. Однако Дали смог избежать армейской муштры: ему не пришлось маршировать, учиться стрелять, водить грузовик. Надо полагать, он проводил дни, ничего не делая, в компании таких же, как и он, призывников до тех пор, пока не приходило время возвращаться домой. Вероятно, ему даже доставляло удовольствие, учитывая его склонности, чистить уборные1. По его воспоминаниям, он симулировал припадки, дабы избежать ночных дежурств: "Уловка срабатывала, меня освобождали даже тогда, когда я добровольно вызывался. Мое мастерство обмана вновь оправдало себя"2.

В начале марта Дали послал Лорке рисунок петуха для обложки готовящегося к выпуску журнала "Gallo" и сообщил, что стал солдатом. "Так что теперь не до путешествий, — писал он. — И тем не менее этим летом три месяца мы проведем в Кадакесе вместе — это фатально. (Не то что фатально, но наверняка.)". Он сообщил, что пишет "статью" о св. Себастьяне, в которую включил некоторые "дразнящие" мысли о святом как о символе их отношений с Лоркой. Письмо кончалось так: "Очень жду, mon cher, длинного письма... В моем "Святом Себастьяне" столько о тебе! Иногда мне даже кажется, что это ты и есть. Позволь, однако, отнять у тебя это имя — ненадолго, только чтобы подписаться. Итак, обнимаю. Твой СВЯТОЙ СЕБАСТЬЯН". Часть письма написана на поздравительной открытке амурного содержания с крылатой русалкой, протягивающей большую вазу с фруктами. Под картинкой напечатано несколько строк бульварного стишка:

Моему возлюбленному

Ах, если я пока скрывала
Любовь от всех и от тебя,
Поверь, лишь оттого, что знала,
Забочусь о себе, любя.
Так сделай милость, друг прелестный,
Прими дары любви моей,
Возьми ж ты душу, жизнь и сердце
И сделай это поскорей!
Любовь всё глубже и все шире,
Она без края, без конца,
Сильней нет чувства в этом мире
И счастья нет мне без венца.

Дали выделил строку "любовь все глубже и все шире, она без края, без конца", подчеркнув слова "шире" и "без" и добавив к последнему примечание: "вместо без читай твой Святой Себастьян". Эти добавления могли сбить с толку и расстроить Лорку. Отказывался ли Дали тем самым от их романтической любви, предполагая, что рано или поздно — скорее рано — их отношениям суждено окончиться, поскольку он не может ответить на чувства поэта? Точно сказать затруднительно, хотя добавления Дали, как и его подтрунивания, могли послужить предупреждением Лорке, дабы он не был столь напористым в проявлении своих чувств3.

Второй приезд поэта приближался. После многолетней тщетной борьбы за то, чтобы "Мариана Пинеда" была поставлена, он наконец-то уговорил великую каталонскую актрису Маргариту Ксиргу поставить пьесу и сыграть главную роль. Премьера должна была состояться в Барселоне в июне, и Лорка сразу же напомнил Дали о его обещании подготовить оформление спектакля. Дали ответил уклончиво, но выразил надежду, что найдет время для работы. И сдержал обещание4.

Лорка прибыл в Барселону в конце апреля или начале мая и почти сразу же выехал в Фигерас, чтобы провести несколько дней с Дали. Они увиделись впервые после того, как Сальвадора почти год назад выгнали из Академии. Легко представить себе их восторженную встречу. Кажется, Дали, самонадеянно оседлавший лошадку Священной Объективности, ухитрился обидеть Лорку какими-то замечаниями по поводу его только что изданных "Песен". После отъезда Лорки в Барселону для работы над постановкой Дали попытался оправдаться в письме:

Вот что я думаю. Никогда прежде людям не приходилось ежечасно наталкиваться на совершенство, а нам приходится. Пока не было техники, нельзя было изготовить вещь, совершенную во всех смыслах. Человек никогда не видел ничего столь же красивого и поэтичного, как никелированное авто. Техника переменила все.

Наше время куда сильнее отличается от всех прочих эпох, чем готика от Парфенона. И нечего предаваться воспоминаниям об убогих, уродливых поделках прежних времен, не знавших техники. Нас окружает новая, совершенная, неведомая красота — и от нее родится новая поэзия.

Перечти Петрарку, и ты найдешь у него все неизбежные приметы времени — и мандолину, и птиц, порхающих в ветвях, и старинную штору. Он работает тем, что дала ему эпоха. Когда я читаю про "апельсины-лимоны", у меня перед глазами не стоят накрашенные губки5. А когда читаю Петрарку, так и вижу — ничего с этим не поделаешь! — пышную грудь и кружева.

Смотрю Фернана Леже, Пикассо, Миро и прочих и знаю: на дворе эра техники, эра новых открытий в естествознании.

А в твоих песнях — Гранада, по которой еще не ходит трамвай, Гранада, которая и не подозревает о существовании аэроплана, давняя Гранада, удаленная от сегодняшнего дня, сохранившая связь с землей, — у нее чистые и вечные народные корни. Это тебе и надобно — вечное. А я тебе скажу, что всякий новый век окрашивает вечное в свои тона, те, что по душе жителям именно этого века, которые живут все тем же — вечным, — но на свой лад.

Для того чтобы утвердить свою точку зрения, Дали, демонстрируя способности литературного критика, добавил постскриптум:

Еще одно уточнение. Во времена трубадуров пели под мандолину. Теперь нужна песня под джаз — такая, чтобы можно было сыграть на лучшем из инструментов — на граммофоне.

Есть песня сегодняшняя — и никакой другой у нашего времени быть не может6.

Как Лорка отреагировал на подобные замечания, неизвестно; его письма к Дали, за редкими исключениями, не найдены. Но он наверняка был задет проницательной критикой художника.

Вскоре после этого Дали, отпущенный со службы на три летних месяца, присоединился к Лорке в Барселоне, где Маргарита Ксиргу готовилась к премьере "Марианы Пинеды" в театре "Гойя". Он привез с собой эскизы декораций и костюмов для спектакля. Когда он и Лорка не были заняты репетициями, они слонялись по оживленным столичным кафе в компании молодых художников и писателей.

Один из них, журналист Рафаэль Морагас, посетивший репетицию "Марианы Пинеды", был просто поражен работой Дали и предположил, что художник произведет сенсацию7. Действительно, декорации и костюмы имели шумный успех на премьере 24 июня. Впрочем, один из критиков заявил, что откровенная современность сценографии противоречит романтическому настроению пьесы8. Событие было достаточно ярким, чтобы закрепить успех Лорки. Маргарита Ксиргу согласилась отправиться в турне по Испании с этой пьесой и открыть в Мадриде осенний сезон. Эйфория, охватившая поэта, вполне понятна. Дали был в восторге, и не только из-за успеха Лорки: "Мариана Пинеда" стала и для него прекрасной рекламой9.

Воодушевление его усилилось, когда он обнаружил, что Себастьян Гаш отнесся серьезно к Лорке-художнику. "Огненный, неистовый, страстный, как пламенный факел, Лорка произвел огромное впечатление", — писал Гаш в "L'Amic de les Arts"10. Как и все принимавшие Лорку, Гаш был изумлен тем, насколько разносторонне талантлив может быть человек. Поэт, драматург, рассказчик, пианист и актер — все это, казалось, не могло ужиться в одной личности. Но когда Лорка показал ему папку со своими цветными рисунками, Гаш понял: есть еще чему удивляться11. Он узнал, что Лорке невероятно хочется выставить свои работы. Где же, как не у Далмау? Поскольку и Гаш, и Дали были близкими друзьями известного владельца галереи и покровителя современного искусства, Лорка попросил их замолвить о нем словечко. Далмау посмотрел работы Лорки и дал добро. Выставка, состоящая из двадцати четырех цветных рисунков, не всколыхнула стоячее болото барселонского искусства, однако Лорка был доволен. Выставка, кроме прочего, послужила демонстрацией его дружбы с Дали, влияние которого было очевидным в некоторых работах. Одна из них, "Поцелуй", напоминает "серию Лорки" Дали; это пародийный автопортрет, наложенный на абрис головы Дали, где губы обоих сливаются в поцелуе. Красная тень головы Лорки похожа на головы картин Дали: "Барселонская женщина" и "Натюрморт в лунном свете". Лорку, должно быть, забавляло то, что смысл этого рисунка был ясен только ему и Сальвадору12. На выставке были представлены также портреты Дали. На одном из них, созданных тем летом, Лорка изобразил Дали сидящим у подножия высокой башни под желтым светом месяца, в белой яйцевидной шляпе и белой широкой куртке, с палитрой в руке (при этом весьма очевидно, что подобный фаллосу палец проникает в ее отверстие); к каждому пальцу другой руки прикреплено по маленькой красной рыбке, а из груди вертикально торчит еще одна большая красная рыба. "Лорка увидел меня как воплощение жизни, в шапке, какую носили Диоскуры. Каждый палец моей правой руки был преобразован в рыбку-хромосому", — написал Дали. Идея о том, что их души были близнецами подобно Кастору и Полидевку, уже владела обоими13.

Неудивительно, что Дали и Лорка тем летом делали вместе некоторые рисунки. Например, в "Купальщице", находящейся сейчас в Музее Сальвадора Дали во Флориде, участие Лорки очевидно. В то время Дали собирался писать для "L'Amic de les Arts" и однажды вместе с Гашем и Лоркой отправился в Ситхес, чтобы представить поэта сотрудникам журнала. На фотографии, снятой на вокзале, Дали, одетый в поношенную куртку и брюки, которые, по свидетельству Гаша, он в то время носил постоянно, небрежно держит в руках журнальчик. То был июньский номер нью-йоркского журнала "Science and Invention" ("Наука и изобретательство"). Дали восторженно относился к развитию технологии и модификациям современных машин, поэтому вполне мог быть читателем этого журнала. Дали тогда еще не владел английским, но достаточно было небольшого усилия, чтобы в роскошно иллюстрированном издании понять надписи и названия статей: "Последние усовершенствования телевидения" (в 1927 году!), "Метрополис" — фильм, выполненный на научной основе", "Иллюстрированные научные новости месяца", "Новое в фотокамерах", "Детали мотора", "Сборка нового фонографа" и т.п. Интерес Дали к науке с годами возрастал, и рисоваться у всех на виду с журналом было вполне в духе художника. Ему нравилось прогуливаться, держа журнал под мышкой, что подчеркивало его внешность космополита и было условием его привычной игры.

Лорка произвел фурор в Ситхесе. Он дал одно из импровизированных фольклорных представлений, которыми прославился еще в Резиденции, в доме издателя и редактора "L'Amic de les Arts" Хосефа Kapбонеля14. В числе собравшихся в этот день был и Луис Монтанья. Он родился в 1903 году, считался известным специалистом по современной французской литературе и регулярно писал статьи для "L'Amic de les Arts". Он был осведомлен о жизни французской столицы и оказался интересным собеседником для Дали, несмотря на критику сюрреализма. Так, ему претила откровенная гомосексуальная направленность романа Кревеля "Трудная смерть"15. Монтанья, так же как и Гаш, не подозревал, что Лорка был гомосексуалистом. И встреча с андалузским поэтом ошеломила его. "Все в нем говорило о юге, — восхищался критик в "L'Amic de les Arts", — и темно-коричневая кожа, и горящие, удивительно живые глаза, и густые черные волосы, и стиль его поведения, радушный, неистовый и задорный одновременно"16.

Дали был горд впечатлением, которое произвел Лорка с его многочисленными талантами на каталонцев. В статье Гаша высказывалось сожаление о ментальности рядовых каталонцев, для которых остальная Испания, может быть, кроме Андалузии, оставалась закрытой книгой, и все, что ни приходило из-за Эбро (каталонской южной границы), считалось ересью17. Знаменательно, что на той же странице журнала фигурировал и отрывок, посвященный балету "Ромео и Джульетта" в постановке Дягилева, декорации для которого выполнили Макс Эрнст и Хуан Миро. К представлению в Барселоне как критики, так и зрители отнеслись равнодушно18. Похоже, что Дали видел спектакль и даже встречался с Дягилевым. Из некоторых репортажей того времени известно, что он, вслед за Миро, был приглашен для оформления сцены "Кармен" в постановке Русского балета. Проект так и не осуществился, но это приглашение могло весьма обнадежить Дали в его намерении достичь всемирной славы19.

Примечания

1. UG, p. 58.

2. Ibid.

3. SDFGL, p. 48.

4. Ibid., p. 52.

5. "Апельсины-лимоны" — ссылка на одно из стихотворений Лорки, включенное в сборник "Песни" (Obras completas, 1, p. 335).

6. SDFGL, pp. 58-60.

7. Рафаэль Марагас: "Поэт Гарсиа Лорка и художник Сальвадор Дали делятся своими впечатлениями во время репетиции "Марианы Пинеды" (La Noche, Barcelona, 23 June 1927, p. 3).

8. Gibson, Federico Garcia Lorca. A Life, I, p. 480.

9. Ibid., pp. 479-482.

10. Gasch, "F.G.Lorca", AA, No. 15 (30June 1927), p. 50.

11. Garcia Lorca, Cartas a sus amigos, edited by Sebastia Gasch, pp. 8-11.

12. Рисунок воспроизведен в цвете в кн.: Garcia Lorca, Dibujos (см.: "Библиография", разд. 3), No. 112, р. 152.

13. Идея была высказана Р. Дешарном (см.: The World of Salvador Dali, p. 21).

14. Garcia Lorka, Cartas a sus amigos, edited by Sebastia Gasch, p. 10.

15. Montanya, "Superrealisme", AA, No. 10 (31 January 1927), pp. 3-4.

16. Montanya, "Panorama", AA, No. 15 (31 July 1927), p. 55.

17. Gasch, "Intermezzo caustic", AA, No. 15 (30June 1927), p. 50.

18. "Informaciones artistiques" (ibid.).

19. "Informaciones literaries" (ibid., p. 48).

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница


Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика
©2007—2024 «Жизнь и Творчество Сальвадора Дали»