Как шокировать Французскую КП
В декабре 1931 года Дали опубликовал "Любовь и память", названную "стихотворением", хотя такое обозначение может быть оспорено. Текст колеблется от вполне ясного до совершенно туманного, что было так свойственно Дали. Автор воспевает Галу: своим появлением она полностью изменила жизнь художника. Для того чтобы подчеркнуть глубину этой перемены, Дали противопоставляет Музу женщине, занимавшей ее место до появления Галы, — своей сестре Анне Марии:
Образ моей сестры
ее красный анус
с кровавым дерьмом
мой полустоящий член
элегантно склоняется
к этой
великолепной
лире
колониальной
и личной
моя левая тестикула
наполовину погружена
в стакан
теплого молока
стакан молока
стоящий
внутри
женской туфли.
Следующие четыре раздела текста, каждый из которых начинается словами "Образ моей сестры", посвящены другим деталям ее интимной анатомии. Анна Мария напоминает некий причудливый сюрреалистический объект. Затем наступила очередь Галы:
Далеко от образа моей сестры Гала
ее глаза напоминают ее анус
ее анус напоминает ее колени
ее колени напоминают ее уши
ее груди напоминают ее большие половые губы
ее большие половые губы напоминают ее пупок
ее пупок напоминает палец ее руки
палец ее руки напоминает ее голос
ее голос напоминает палец ее ноги
палец ее ноги напоминает волосы ее подмышек
волосы ее подмышек напоминают ее лоб
ее лоб напоминает ее бедра
ее бедра напоминают ее выделения
ее выделения напоминают ее волосы
ее волосы напоминают ее ноги
ее ноги напоминают ее клитор
ее клитор напоминает ее зеркало
ее зеркало напоминает ее походку
ее походка напоминает кедр.
Описание ее прелестей позволяет понять свойства темперамента, ценимые художником в его Музе. Женщина, которую он любит "всем своим существом",
удовлетворяет унизительные намерения
моего эгоизма
абсолютного отсутствия сожаления
по поводу вожделенной жестокости.
Сила маниакального влечения Дали к Гале такова, говорит он, что самые страшные мучения лучшего друга вызывают не сострадание, а только активнее стимулируют его эрекцию.
Текст "Любовь и память" позволяет судить о том, насколько сильно Дали был увлечен Анной Марией до появления Галы и что в их отношениях присутствовал сильный кровосмесительный привкус. Знала ли она эти тексты? Видимо, нет, если только сам Дали, со свойственной ему жестокостью, не послал ей экземпляр книги.
Публикация "Любви и памяти" совпала с появлением еще одного одиозного текста — "Мечты" в четвертом номере "Сюрреализма на службе Революции" (декабрь 1931 года). По свидетельству Дали, текст был написан 17 октября 1930 года в Порт-Льигате немедленно после полуденной сиесты и напоминает бесстрастный документ, описывающий фантазию мастурбатора. Его вдохновила картина Бёклина "Остров мертвых". Дали даже собирался проанализировать ее в будущей книге "Сюрреалистическая живопись сквозь века". События в "Мечтах" происходят там, где Дали провел детство: здесь и мельница Пичотов в пригороде Фигераса, где он целый месяц восстанавливал силы летом 1916 года; и "Фонт дель Сок", окруженный кипарисами ручей между Фигерасом и Вилабертраном, где семья любила совершать пешие прогулки, когда Сальвадор был ребенком. Что касается соблазнительной одиннадцатилетней Дулиты (объект вожделения мечтателя!), то ее прототипом является Хулиета, приемная дочь Пепито Пичота.
Дали описал ее эротическую притягательность в дневниках 1922 года и позже в "Тайной жизни".
Со свойственным ему скрупулезным вниманием ко всякой детали Дали потчует читателя точным описанием каждой стадии плана содомии с Дулитой на полу конюшни, примыкавшей к мельнице. Для совращения он прибегает к услугам матери девочки, вдовы Матильды (чувство мазохизма заставляет ее подчиниться, потому что она влюблена в Дали), и старой проститутки Гальо, которая показывает девочке альбом порнографических открыток. Для Дали, поклонявшегося женским ягодицам, Дулита была идеальным объектом. Описания эрекции изобилуют в фантазии, Дали полностью сконцентрирован на своем пенисе ("мобилизуя" его, пряча и вновь доставая); и когда акт уже близок к исполнению, после шести напряженных страниц, Дулита (о чудо из чудес!) превращается в Галу1.
Наиболее интересен текст "Мечты" маниакальностью фантазии, "достоверностью нюансов": для достижения оргазма каждый необходимый аспект должен быть организован с безупречной точностью.
Текст, конечно же, был маниакальным. Он также был и шокирующим, и не только для ортодоксальных коммунистов. Третьего февраля 1932 года Арагона, Юника, Садуля и Максима Александра — единственных сюрреалистов в Коммунистической партии Франции — вызвали в штаб партии по Рю Лафайет, 120, для объяснения причин публикации развратного текста. "Все, чего вы хотите, так это запутать простые, здоровые отношения между мужчиной и женщиной" — таков был приговор. Призыв к отречению от сюрреализма был встречен "решительным отказом", по свидетельству Александра2.
В это время Арагон, вопреки его позднейшим признаниям, имел серьезные претензии к Дали. Как вспоминал Андре Тирион, Арагон вернулся из Харькова в ноябре 1930 года, убежденный, что Фрейд был контрреволюционером, полностью утратившим чувство юмора. Обожествление Фрейда и дерзкое поведение Дали все больше раздражали Арагона весь 1931 год, и Тириону пришлось доказывать, что каталонец — жизненно важная фигура движения и что предусмотрены все меры, сдерживающие его в границах дозволенного3.
В начале марта 1932 года Бретон издал памфлет "Нищета поэзии", страстно защищающий стихотворение Арагона "Красный фронт", напечатанное в январе. Антиимпериалистический пафос стихотворения оскорблял честь французской армии, и автору грозила тюрьма сроком до пяти лет4. Бретон осудил некоторые политические организации, объявив их "профашистскими". Но он также сожалел, что Коммунистическая партия выступает против троцкизма и сюрреализма. Девятого февраля 1932 года "Юманите" напечатала резкую статью, обличая псевдореволюционность сюрреалистов5. Бретон был взбешен. Он высмеял коммунистов за их сексуальный пуританизм и за отрицание "величайших открытий" Фрейда. Они оказались неспособны, писал он, заглянуть за пределы "откровенного содержания" текста Дали, который лично ему кажется "очень красивым"6.
Дали был в Каталонии, когда вышла "Нищета поэзии". Оттуда он писал Бретону о наивном идеализме советских фильмов, популярных среди барселонской буржуазии. К письму он приложил копию своих ответов югославским сюрреалистам относительно темы желания7. Их вопросы касались глубочайших убеждений художника. Ответы были опубликованы в июне в белградском сюрреалистическом журнале "Сюрреализм здесь и теперь"8:
Я придаю большое значение желаниям человека и огромное — собственным желаниям.
2. Считаете ли вы, что ваши желания и потребности могут противоречить вашему призванию и вашим обязанностям (в самом широком смысле этих слов)? Если да, ответьте, в чем конкретно заключаются ваши потребности и ваши обязанности. Как вы решаете этот конфликт теоретически и как — в практических ситуациях?
Я не могу представить, что мое призвание (!) или обязанности могут быть отделены от моих желаний, поскольку мое призвание и мои обязанности и есть мои желания.
3. Есть ли у вас какие-либо тайные желания, которые обычно считаются предосудительными и аморальными, или те, которые вы сами находите подлыми, неприглядными, отвратительными? Если да, то что вы с ними делаете? Боретесь с ними или пытаетесь удовлетворить их в воображении? А может быть, и в реальной жизни? Какую роль отводите вы своей воле в этом случае? И своему сознанию?
Я нисколько не затрудняюсь, выставляя публично мои самые постыдные желания, что, впрочем, не означает, что я преуспел в этом полностью, несмотря на мои поистине великолепные эксгибиционистские способности. Я прячу свои желания, прячу от себя, поскольку постоянно обнаруживаю новые. Я верю в то, что наши тайные желания содержат в себе наш настоящий потенциал и что подлинная культура духа существует только в наших желаниях. Ни одно желание не является предосудительным, вина заключается только в их подавлении. Все мои желания являются "подлыми, неприглядными, отвратительными" и т.д. ... Я отвожу огромную роль воле, подталкивая ее к границам "параноидного бреда", для того чтобы она служила исполнению моих желаний.
4. Есть ли у вас возвышенные идеалы? Что вы делаете для того, чтобы применять их на практике? Каковы желания, которые вы находите наиболее благородными?
У меня нет так называемых возвышенных идеалов. Те же, которые я нахожу наиболее благородными, я считаю "наиболее человеческими, то есть извращенными".
5. Считаете ли вы, что слово "желание" относится ко всем тем случаям, в которых оно привычно употребляется? Или следует отличать некоторые потребности от того, что мы привычно называем желаниями?
Термин "желание" кажется мне справедливым для всех случаев, обладающих потенциальным либидо, то есть — для всех привычных смыслов. Никакой фундаментальной разницы (см. "сублимация"),
6. С другой стороны, думаете ли вы, что некоторые отличия были выработаны неправильно, что они должны быть отменены, а понятие должно быть более точным? Согласны ли вы, например, с тем, что страсть и амбиции отличаются от желания?
Ответ тот же, что и для всей концепции в целом.
7. Какую роль вы отводите родителям и учителям в формировании желаний юноши? Какова опасность слабых методов воспитания, если они существуют, и в чем заключаются сильные методы? Каково ваше мнение о современных методах воспитания или же о тех, которые использовались в разных странах в разные времена касательно спонтанных желаний молодости?
Пробуждать как можно больше желаний; усиливать принцип удовольствия (наиболее законное стремление человека) против принципа реальности. Последовательное осуществление противоположного метода (усиление принципа реальности против принципа наслаждения) является моральной деградацией. Де Сад — единственный совершенный учитель спонтанных желаний молодости9.
Ответы Дали уходят корнями в самое сердце сюрреалистических представлений о природе человека и в его отрицание христианской морали. Она считалась чудовищным искривлением человеческой природы, тайным порабощением. Полагаясь на свой фанатичный темперамент и воодушевленный примером Галы, которая на протяжении многих лет ни в чем себе не отказывала, Дали вознамерился расстаться со стыдом раз и навсегда. Но это оказалось не так легко.
В те годы присутствие и верность Галы, которая не сомневалась в его конечном успехе, были основной поддержкой Дали. Из слов Леви известно, что когда дело касалось творчества Дали, она вела себя "как тигрица, защищающая своего детеныша". Леви, который полагал, что им движет скорее энтузиазм, нежели корыстолюбие, всегда находил Галу алчной10.
Полемика, вызванная недавним дезертирством Арагона из сюрреалистического движения, разгоралась. Спустя две недели после получения письма от Дали Бретон в сопровождении своей фаворитки, художницы Валентины Юго, нанес короткий визит Дали и Гале в Порт-Льигат. Спустя годы Валентина Юго вспоминала, что Порт-Льигат показался Бретону ветхим и что ему очень досаждали мухи. Но неудобства не помешали ему предаться игре в "изысканный труп", результаты которой они потом переслали сюрреалистическому поэту и эссеисту Марко Ристичу в Белград. Через несколько дней появился Кревель. Дали, как обычно, держал Х.В. Фуа в курсе событий, сообщив ему о своей мечте превратить Порт-Льигат в "сюрреалистический центр" и о планах написать популярную книгу о движении. Фуа выполнил свой долг, напечатав об этом в "La Publicitat"11.
Себастьян Гаш, чья неприязнь к сюрреализму оставалась неизменной, выпустил памфлет против движения. И сделал это в "La Publicitat", которую Дали благодаря Фуа считал своим неизменным пристанищем. Коммунизм сюрреалистов, издевательски писал Гаш, был не чем иным, как "напыщенным фарсом", поскольку они заняты роскошными изданиями своей продукции на потребу богатым снобам. Что касается творчества Дали, то оно опустилось до уровня "разложения Мантеньи"12. Дали был уязвлен и немедленно выдал ядовитое письмо, которое назвал "Слабоумный Гаш":
Хотя угроза расправы не осуществилась, дружба, отраженная в сотнях писем (до сих пор не опубликованных), закончилась резким разрывом14.
Одиннадцатого мая 1932 года Дали вернулся в Париж, где должна была пройти его вторая выставка в галерее Пьера Колла с 26 мая по 17 июня15. В каталоге, для которого Элюар написал стихотворение "Сальвадор Дали", были указаны двадцать семь работ, пятнадцать из которых неизвестны в наши дни, включая картину под названием "Юность Вильгельма Телля". Она, возможно, расширила бы наше представление о той роли, которую играл миф в творчестве Дали того периода.
То, что картина "Старость Вильгельма Телля" (владельцем которой был Шарль де Ноай) возглавляла список, свидетельствует о том, насколько отец все еще занимал мысли Дали. Были широко представлены и сюрреалистические объекты — как сами по себе ("Гипнагогические часы" и "Часы на расщеплении тел"), так и в картинах "Антропоморфный объект, указывающий на потерю памяти", "Завернутый объект и гипнагогический объект", "Систематизированные бредовые объекты" и "Сюрреалистические объекты, указывающие на мгновенные вспышки памяти".
"Галлюцинация: шесть образов Ленина на клавиатуре рояля" (1931) стала главным успехом выставки (позже Дали говорил, что светящиеся нимбы вокруг ленинских голов, прорастающие из белых клавиш, привиделись ему перед сном)16. Однако рисунок тушью "Параноидные превращения лица Галы" сегодня кажется более оригинальным. Гала изображена здесь уязвимым существом, далеким от образа Гарпии, созданного Максом Эрнстом. Из всех картин и рисунков Дали с изображением Галы этот, без сомнения, самый нежный. Среди его предметов (большинство из которых эротического содержания) невозможно не отметить чернильницу с пером — прямое указание на то, что маниакальные идеи Дали были близки и самой Гале.
Одновременно с выставкой у Колла белградские сюрреалисты издали материалы своих исследований, куда внесли свою лепту Дали, Элюар, Бретон и Кревель. Был напечатан и крошечный отрывок из "сюрреалистического романа" Дали "Да здравствует сюрреализм!" Об этом произведении Дали рассказывал Фуа, в числе будущих героев называя Галу, Дулиту (из эссе "Мечты"), Андре Бретона, Марлен Дитрих, Рене Кревеля, Бастера Китона и расписывая разнообразные сюрреалистические объекты. Тем не менее ни один из них не появляется в отрывке, изданном в Белграде, который скорее напоминает эссе о сюрреализме, нежели художественную прозу. Дали объявил о близящемся издании этой работы, однако она не была издана, и рукопись ее не обнаружена. Сантос Торроэлья предположил, что некоторые эпизоды из нее были использованы для наиболее причудливых страниц "Тайной жизни", но этому пока нет доказательств17.
Примечания
1. LSASDLR No. 4 (December 1931), pp. 31-36.
2. For quote from Alexandre's Memoires d'un surrealiste see Eluard, Lettres a Gala, letter 126 and n. 1, p. 436; Breton, II, p. 23, Note, and Conversations: the Autobiography of Surrealism, p. 131.
3. Thirion, p. 315.
4. "... Луи Арагон — Либерте!? Провокация убийства? Нет — поэма, прославляющая борьбу парижского пролетариата" (L'Humanite, Paris, 17 January 1932, p. 3).
5. "L'inculpation d'Aragon", L'Humanite, Paris, 9 February 1932, p. 2.
6. Breton, Oeuvres completes, II, p. 23; UC, p. 118.
7. На письме сохранилась почтовая отметка от 5 марта 1932 г., Кадакес (Фонд А. Бретона в Библиотеке им. Жака Дусе, Париж).
8. См.: Aleksis, Dali: inedits de Belgrade.
9. Ibid. pp. 55-60.
10. Levy, Memoir of an Art Gallery, p. 73.
11. Santos Torroella (ed.), Salvador Dali corresponsal de J.V.Foix, pp. 58-61; о воспоминаниях Валентины Юго см.: Romero, Dedalico Dali, p. 70 and Note; "изысканный труп" воспроизведен в книге Алексиса на фронтисписе.
12. Gasch, "L'esperit nou", La Publicitat, Barcelona, 15 April 1932.
13. Gasch, L'expansio de l'art catala al mon, p. 156.
14. Письма Гаша к Дали, видимо, утеряны, сохранилось лишь несколько их них среди бумаг Дали (Фонд Галы — Сальвадора Дали, Фигерас).
15. La Publicitat, Barcelona; see Santos Torroella (ed.), Salvador Dali corresponsal de J.V.Foix, p. 64, Note 1.
16. Dali, Le Mythe tragique de l'Angelus de Millet, p. 101.
17. Отрывок был напечатан в кн.: Aleksis, pp. 41-52; Santos Torroella (ed.), Salvador Dali de J.V. Foix, pp. 85-86.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
